Фронтовые рассказы моего дедушки - Котлова Фёдора Арсентьевича.
Немного истории:
• В августе 1941 года в Бугульме была сформирована 352 стрелковая дивизия, которая насчитывала свыше 12 тысяч человек. Дивизия наполовину состояла из сынов Татарии. Дивизия приняла участие в освобождении Московской области, героически сражалась на подступах к Москве под Волоколамском. Успешно вела бои в Смоленской области, Белоруссии, Польше, Восточной Пруссии, Чехословакии. Участвовала в форсировании Днепра, Одера, во взятии Берлина.
Рассказ № 1.
С ПАРАДА НА ВОЙНУ
В составе дивизии, наш арт. Полк, состоящий из противотанковых пушек - Сорокопяток, погрузили в ж.д. эшелон вместе с пушками и лошадьми – тяговая сила для наших пушек. Ехали очень долго. Дорогой нас кормили кашей и чаем, которые готовили полевые кухни, закрепленные прямо на ж.д. вагонах – платформах. А мы кормили сеном лошадей, приписанных к арт. расчётам. В состав расчёта нашей пушки ЗИС входили: две лошадки, красноармеец – заряжающий, он же ездовой, красноармеец наводчик и я – красноармеец – командир расчёта, при назначении меня командиром, учитывался мой опыт – я служил действительную службу артиллеристом, изучал пушку ЗИС (45 мм). Выгружались мы в Москве на грузовой станции, далее полковой колонной, своим ходом добрались до Кремля. Несколько раз нас побатарейно собирали чужие строгие офицеры, одетые в синюю форму НКВД растолковывали нам, как надо себя вести в стенах Кремля.
За двое суток, проведённых в казармах Кремля, мы привели себя в порядок после путешествия в прокопчённых теплушках. Строго проверялись подковы у лошадей - брусчатка была заледеневшей. Тренировались прохождению парадной колонной, выспались, вычистили лошадей, тихонько волновались –А что дальше? А дальше был Парад в честь 24 годовщины Октябрьской Революции.
Рано утром 7 ноября – построение, поверка личного состава, долгий инструктаж. Стояло морозное утро, лёгкий туман, было холодно…
Прохождение парадным строем нам показалось простым и будничным, Красноармейцы крутили головами, искали Сталина на трибуне, командиры строго одёргивали их, смотреть следовало строго перед собой. Лошади временами поскальзывались. Слава Богу – ни одна не упала!
На выходе с Площади, на ходу перестроились в походную колонну. Походным маршем дошли до грузовой ж.д. станции, погрузились. С остановками, прямо в эшелоне пополняя боезапас, преодолев около 300 километров, прибыли в Иваново. Разгрузка, походной колонной движение по улицам города. Мимо текстильной фабрики двигались, прижимались ближе к тротуару. Дорога была завалена закоченевшими трупами солдат, судя по обмундированию - и немцы тут, и наши. Вот она - война! Если мы как-то старались обходить замёрзшие тела солдатские, то небольшой колонне советских танков, обгонявших нас, деваться было некуда... С грохотом танки шли по трупам.
- Не смотреть! Громко командовали командиры.
Рассказ № 2.
ПЕРВОЕ РАНЕНИЕ.
Для нашего арт. полка первый бой был в ноябре 41 года. За полтора месяца непрерывных боёв изменилось отношение к жизни и смерти – нас пытались убить, и мы убивали…Всякие смерти видели, но ни одной красивой. Смерть страшна и неказиста. Война отвратительна. Под Москвой в конце 1941 года зима была морозная и снежная. Бои шли с переменным успехом, то в обороне мы, то наступаем. В полку большие потери, не у каждой пушки полный расчёт и пополнять некем. Выдалось затишье, окапываемся. Земля, как камень. Меняем позиции, вновь - окапываемся. Немец правее наших позиций. Прорвал оборону танками, полк, уже неполным составом, попал в окружение. С боем выходим из окружения. Ночной бой. Ставлю пушку возле подбитого немецкого танка. Приказ - вести огонь на подавление огневых точек осколочно-фугасными снарядами, быть готовыми применить бронебойные в случае появления бронетехники у немцев. Комбат подошёл, спросил, как дела и кряхтя забрался под подбитый Танк. Я, у нашей сорокопятки справа, наблюдаю – вдруг танки пойдут. Осветительные ракеты противника, вспыхивающие временами в небе, помогают наблюдать за полем боя. Каждый занят своим делом. Наводчик – Макаров ведёт огонь прямой наводкой по пулемётам врага. Вдруг, сильный удар в спину, будто мёрзлый ком земли от взрыва снаряда, правая лопатка онемела, как отсушенная, чем-то тёплым потекло по спине. Никак ранение! Встаю, иду к комбату, благо он рядом, тот нехотя вылезает из под танка.
- Чего тебе, Котлов?
- Посмотри там на спине, вроде ранен я.
Задрав мне полушубок, он шарит рукой по моей спине, молчит. Над нами вспыхивает осветительная ракета, я сбрасываю верхнюю одежду, кричу ему – Смотри!
- Ой, да тут дырища! Чо я тут? Ничем не забинтовать! – сказал комбат и полез под танк. Я, в сердцах, пнул его по толстой заднице. Задница зашевелилась и отползла глубже под танк. А я пошёл к своей пушке, к Макарову. Наводчик мой и старый друг, быстро сообразил что делать – вместе с заряжающим нарезали всякого тряпья с убитых солдат, пичкали всё под полушубок, пока не появился на моей спине заметный горб. Поверх полушубка придавили горб где ремнями, где верёвками крест – на крест, как пулемётными лентами, чтобы тряпичный горб давил на рану, но не сползал вниз.
- Ну, как, Фёдор Арсентьевич, идти сможешь?
- Смогу тихонько.
- Ну и шагай вон на те огни, там деревня, три дома в деревушке догорают, но есть и целёхонькие, километра три до них, дойдёшь, а тут тебе нельзя, кровь потерял, замерзать начнёшь, считай - каюк!
И я пошёл. Временами не понимая где я нахожусь, куда, зачем иду. Перед деревушкой речушка, мостик. Из - под моста слышу голос – Кто идёт?! Отвечаю – Раненый красноармеец Котлов, а вы кто? - Разведка! Иди во второй дом, там санитарный пункт. Подошёл к первому догоревшему дому, погрелся у тлеющих головешек. Зашёл во второй дом, там меня встретила совсем юная девочка с красным крестом на рукаве. Сказал что ранен я, она запричитала:
- Ой дяденька, перевязывать нечем! У меня тут раненые мрут, а помочь нечем, вон глядите – ка…
И открыла дверь в большую комнату. А там, лёжа, кто на полу, кто друг на друге - раненые и уже умершие солдаты, стоны умирающих на двух языках – немецком и русском. Девочка поясняла:
-Тут сан пункт был то наш, то немецкий, а теперь я одна тут, а они умирают, я только воды попить им даю. А вы идите, дальше, есть дом, там наши.
И я пошёл дальше. Вижу дом добротный стоит – крыльцо высокое. Не заперто, вхожу в комнаты, за столом сидят бойцы, чего-то жуют.
- А! Раненый Котлов! – говорит тот же голос что из под моста.
- Хозяйка, тут боец раненый, перевязать бы.
Входит девочка школьного возраста:
- Что у Вас, дядечка?
Раздеться мне помогают разведчики, развязывая узлы на верёвках. Шутят, вот мол и горбатых лечим! Был горб и нету! Девушка замечает, что вошла пуля в грудь под ключицу, а вышла под лопаткой. Бойцы решают – разрывная пуля была, как ты жив остался? Повезло. Появился тщедушный старый, весь седой дедушка, видимо хозяин дома. Внучка к нему с причитаниями, мол нельзя тебе сюда! Дед подходит ближе и падает в обморок. Внучка ругается, говорит - Нельзя же тебе! Он ведь крови боится, палец порежешь и в обморок, а тут кровищи! - оправдывается она, даёт дедушке понюхать нашатыря и дед ожил. Удивился я, надо же, война, кровь кругом, очерствели уж кажется все, и девочка рвёт простыни, затыкает дыру кровавую в моей спине, а вот её дедушка, на войне живёт, и вдруг - крови боится…
Забинтовали меня, усадили за стол, покормили и даже сто грамм заставили выпить. Уложили спать на тёплой печке. Спасибо, люди добрые!
Утром проснулся я от боли и яркого света. Светило солнце в окна дома. Болела рана, вчера не так болела, нынче болит сильней. Хозяин дома доложил, что канонада отдалилась. На дворе мороз и солнце, идти на войну догонять надо. Стал одеваться, не найду перчатки свои трофейные, были перчатки немецкие меховые офицерские, уж больно тёплые, вот ведь помню в карманы полушубка положил. Ан, нету! И разведчиков уже нету, до свету ушли - дедушка доложил. Зато пара – наши трёхпалки лежат на полу возле печки, ох, разведка! Взял их, поблагодарил хозяев, в дорогу получил три сухаря от хозяйки. Иду на войну, легко иду, боя не слышно, вышел на дорогу. Догоняет меня подвода, гружёная снарядами, возница подсаживает, вдвоём сподручней, даёт закурить, расспрашивает – кто, откуда. Делюсь с ним сухарями, и вроде боль утихает, а жизнь продолжается. В медсанбате ранение признали тяжёлым, отправили в госпиталь. Подлечили меня там быстро, на спине углубление осталось в виде воронки затянутой нежной розовой кожицей, на память видимо. Вместо дырявых, выдали мне новенькие, гимнастёрку и полушубок. И прибыл я в свой полк, воевать дальше. Начинался 1942 год.
Борис Пермин
